Кино

Рассказы для армавирских детей 1960-1970 гг.

Владимир Шнайдер

То, что называется детским кино и то, что такое кино в детстве – это совершенно разные вещи. Я точно помню, своё первое КИНО, и то, каким фильмом для меня закончилось детство.

Моим первым кинопотрясением стал фильм «Миллион лет до нашей эры». Я ходил на него с родителями в главный городской кинотеатр. Мы сидели близко к последнему ряду. Наверное, отец держал меня на коленях, но этого я не помню.

Боже мой, как поразил меня фильм. Нельзя передать словами ощущение чуда. Настоящие огромные чудовища и первобытные люди. Какими они были красивыми, особенно женщины. Когда я вспоминал этот фильм много позже, но ещё до того, как успел испортить себе самое яркое киношное впечатление детства его повторным просмотром, в памяти всплывало на удивление мало. Огромный ящер (как потом выяснилось, просто увеличенная игуана), какой-то осёл на краю растущего разлома земли, падающие камни и полуобнажённые люди – это почти всё. Но ощущение восторга, причастности к чему-то невероятному, я смог бы, наверное, воскресить в себе и сейчас.

Надо сказать, в детстве я не посетил только один кинотеатр нашего города. Это была летняя площадка в отдалённом районе, куда добираться было очень неудобно. Назывался этот кинотеатр «Спутник». Сходить туда я так и не успел: в годы Перестройки из него сделали рынок. После этого я был там несколько раз. Всё, что напоминало о кинотеатре, это нехарактерные для рынков полы с ощутимым уклоном в противоположную от входа сторону.  Кроме «Спутника», было ещё пять кинотеатров, из которых один был тоже летним. Он располагался в самом центре города и назывался «Победа». Был я там, по-моему, только один раз и в каком-то другом рассказе уже упоминал этот случай.

Самым главным кинотеатром города был «Октябрь». Он находился в центре. «Октябрь» был самым большим и самым ухоженным и поэтому там все фильмы в городе начинали показывать в первую очередь. Ещё были два кинотеатра, похожие друг на друга как близнецы: «Родина» и «Комсомолец». Это знаковые названия, рождённые когда-то в умах неведомых ныне партфункционеров, запечатлели в себе доминанты своего времени, пересекли в себе ценностные эстетические и нравственные меридианы города, и просто определили его топонимию. То, насколько важным для людей было кино можно понять, если вспомнить, что районы, в которых располагались кинотеатры, назывались по их именам. У нас так и говорят: район «Родины», или на «Родине», или район «Комсомольца». При этом, например, в газетном лаконизме никто не использует кавычек. Родина, Комсомолец – и всё на этом.

Но самым важным для нас в те годы был кинотеатр «Пионер». Именно там я посмотрел наибольшее количество фильмов. И произошло это благодаря… – затаите дыхание, дети семидесятых – благодаря абонементам на время зимних каникул. Помните эти открытки с дедами морозами, снеговиками или оленями? Внутри их были наклеены стопочкой нарезанные по одному, голубые билеты с указанием времени сеанса и твоим местом в зале. Я изучал эти билеты медленно, по одному, прикидывая свои планы и график всей жизни, исходя из временных рамок просмотров. И каким счастьем было 11 или 12 место на последнем ряду. Эти места выходили прямо на продольный проход, и впереди не маячила ничья шевелюра, треух или вязаный петушок.

Сколько же фильмов я пересмотрел в этом «Пионере». Самые потрясающие – это «Голубые молнии» и «В зоне особого внимания». А «Гражданин Лёшка» с совершенно обаятельным и тогда ещё совсем молодым Галкиным-старшим? И, конечно же «Вам и не снилось». Фильм на все времена. Что стоит одна только песня: «Это не сон, это всё пра-авда, это исти-ина/ Всепобеждающий вечный зако-о-он это любовь моя…»!!!

А «Зорро»? Вы помните Зорро? Того Зорро, который разрисовал своим «Z» все подъезды, заборы и стены во всём огромном СССР? Не этого Зорро, в исполнении сладенького Бандераса, а того, не помню в исполнении кого[1], но того неимоверно настоящего ЗОРРО, которым становились все мальчишки от трёх до семнадцати.

Фильмы. Они не просто влияли на нас, они становились нами. Они обволакивали всё вокруг, преображая наш обычный, обыденный мир. Фильмы проникали в нашу походку, одежду, манеру говорить и даже думать.

У главного героя индийского фильма «Месть и закон» была чудесная куртка. Сзади, на спине, как говорят, по кокетке, шёл ряд маленьких звёздочек. Вот ведь, что. Прошло уже лет тридцать, а я помню ту самую куртку какого-то Виджая или Митхуна. Я запомнил не то, как он боролся со злобным раджёй за справедливость и за обиженных бедных людей, а именно эту куртку с ослепительным рядом звёздочек на спине.

После фильма, когда городской ландшафт заволокло «местью и законом», я пошёл в магазин военторга. Я быстро смекнул, что штук сорок лейтенантских звёздочек вполне могут спасти потерявший было своё значение окружающий мир. С удивлением я подсчитал, что даже моих небольших денег почти хватает на осуществление этой мечты. Ну, штук на тридцать точно хватало.

Я подошёл к стеклянному прилавку, прикинул, какие звёздочки лучше взять – белые блестящие или позолоченные. Остановил свой выбор на последних, и попросил продавщицу дать мне тридцать штук. Не знаю, как у кого было, но я в детстве почему-то стеснялся продавцов. Мне всегда было немного неловко их о чём-то просить. Может быть, это из-за моей тогдашней стеснительности, может быть из-за того, что они держались слишком возвышенно, но мне всегда было не по себе обращаться к ним с просьбой, что-нибудь мне продать. Так было всегда, но не в этот раз. Во мне жил Виджай (или Митхун), и он видел, что от воплощения его мечты о самой лучшей куртке на земле его отделяют каких-то три десятка лейтенантских звёздочек. Какая там продавщица?...

Вот каким я был в тот момент. И, что же вы думаете, что всё вот так просто и закончилось? Ну, уж нет. Оказывается, для того, чтобы приобрести звёздочки я должен был иметь военный билет. И сообщила мне об этом продавщица откуда-то уже из заоблачных небес, причём по мере того, как она проговаривала эту фразу, она поднималась всё выше и выше, а я становился всё меньше и меньше.

Вот так, через три минуты из магазина военторга вышел не счастливый борец за справедливость, а обычный подросток лет 11-12, и молча побрёл в своё серенькое настоящее.

И ещё, пожалуй, нужно сказать о двух фильмах.

Тяжёлым камнем и невосполнимой потерей лежит у меня на сердце американский фильм «Бездна». Я его не посмотрел. Все посмотрели, а я не посмотрел. Не успел, опоздал, уехал, я не помню, что случилось, но это эволюционное звено моего личностного становления оказалось утраченным навсегда.

Посмотреть «Бездну» сейчас? Вы смеётесь? Той «Бездны» уже нет. Со времени 70-х годов этот фильм кто-то тайно изменил. Они опошлили сюжет, испортили актёров, плёнку, звук, одели всех в смешные костюмы, сделали всем глупые причёски с бакенбардами и т.д.

«Четыре мушкетёра». Хороший, честный, весёлый французский фильм, в котором нас потрясла Констанция. Выпрыгивая из воды, чтобы подать какой-то знак своему возлюбленному Д`Артаньяну, она на мгновение, на миллисекунду обнажала грудь. Именно поэтому это кино было объявлено «до 16-ти».

Но это было в те времена, когда уже не за горами был последний фильм моего детства.

Я хорошо помню, как он впервые пробудил во мне совсем уже не детские переживания. Нет, дело ни в каких-то плотских вожделениях, омрачающих весь период переходного возраста, просто я впервые расстроился. И расстроился я совсем не по-детски. Мне впервые стало жалко не героя или героиню кино, а самого себя. Я очень хорошо помню тот день, когда я посмотрел фильм «АББА».

Я уже, конечно, много слышал о нём, и уже, конечно, давно фанател от самих АББА, но пойти со мной в кино желающих почему-то тогда не нашлось, а терпеть я больше не мог. Я пошёл один. Было пасмурно, накрапывал лёгкий дождь. Я был одет в длинную темно-синюю болоньевую куртку, простёганную на груди и плечах, с тоненьким капюшоном, закатывающимся прямо в плотный негнущийся воротник на молнии.

Я пришёл в кинотеатр, выстоял в небольшой очереди, купил билет, сел на своё место и приготовился смотреть.

Первое, что меня удивило, это то, как главный персонаж – австралийский журналист, сидя за своим рабочим столом, после какого-то короткого вводного слова, как бы потягиваясь, развёл в стороны руки и … раздвинул экран до размеров широкоформатного. И понеслось…

Сюжет фильма достаточно прост – этот журналист никак не мог взять интервью у членов группы, и вынужден был ездить за ними по всем городам их австралийского турне, но, в конце концов, это ему удалось. Совершенно случайно он встретил АББА в полном составе в лифте гостиницы. Вот, собственно, и всё. Но когда работники кинотеатра, громко звякая большими крючками дверей, открыли выходыиз зала, я был уже полностью раздавлен. Проникший с улицы, серый и блёклый осенний свет заштатного провинциального городагрубым, зазубренным лезвием кухонного ножа разрезал зыбкий воздух, из которого была соткана сказка.

«АББА» - это фильм о красивых и талантливых людях, которые любят друг друга, занимаются своим любимым делом, а весь мир боготворит их за это. И всё так красиво, так красиво…

Я не могу сказать, что после кино я был настолько подавлен, что ничего не видел вокруг. Напротив, детали обратной дороги домой отпечатались в моей памяти невероятно отчётливо.

Я ходил на дневной сеанс, и было ещё светло, когда я вышел из кинотеатра под мелкий моросящий дождик. Мне надо было пройти до троллейбусной остановки примерно двестиметров. Большей частью мой путь лежал через парк, который все называли «Детским», хотя на входе в него отчётливо было написано: «Им. 30-летия Победы».

Идя через этот парк, я ни о чём не думал. То есть, у меня не было каких-то мыслей, образов, я ничего логически не препарировал, в голове не было никаких определённых слов. Просто я шёл и просеивал всю свою короткую жизнь через мелкое сито сказочных АББА. И вся она высыпа́лась на грязный асфальт, как оказалось, совсем уже не детского парка, и не осталось ничего, что я мог бы противопоставить АББА, сказать им: «а зато у меня вот что…», «а мне это не нужно, потому что…», «неплохо, но я бы…».  Нет, не было ни одного «зато», не было никаких «потому что» и не было «вот что». Был я один, маленький никому не нужный человечек, грустно бредущий через аллею парка к остановке, где есть худой навес, под которым можно переждать дождь до прихода троллейбуса.

Я прекрасно помню этот троллейбус. Я вошёл в последнюю дверь, пассажиров было мало, но я не сел, а подошёл к заднему окну, опёрся обоими локтями о поручень и стал смотреть назад. Стекло сплошь было в мелких высохших крапинках грязи, из-за которых серый заоконный мир казался ещё серее. Сразу под стеклом был выступ, выкрашенный белой облупившейся краской, ещё более исцарапав которую, кто-то сообщал, что «Дрюня дурак», и что здесь были ученики ПТУ №5.

Мне не хотелось идти домой: в тесную жактовскую квартиру с частичными удобствами, тараканами и скрипучими полами. Я не хотел вдыхать её запахи – смесь жареной картошки, кислого борща и ядрёного хозяйственного мыла, мелко накрошенного вместо стирального порошка. Я тогда ненавидел свой дом. Все годы, прожитые в нём, я считал пропавшими зря. А время текло так медленно, так медленно, что хотелось выть от нетерпения: когда же я вырвусь отсюда.

И должно было пройти ещё много лет и несколько жизней, чтобы тот воздух и те скрипучие полы стали бы тем местом, куда ты возвращаешься в мыслях, местом, где тебя любили ни за что-то, а просто так, тем местом, где всё было ещё впереди, где все были ещё живы и молоды, и где из двухваттных динамиков 312-ой «Веги» сладко пели ещё всеми любимые АББА: «Flyinghigh,high/ I`mabirdinthesky…».

Вот таким был последний фильм моего детства. Вот тогда оно и кончилось, и началось уже совсем другое кино.

Вернуться к списку рассказов