Тот самый медляк

Рассказы для армавирских детей 1960-1970 гг.

Владимир Шнайдер

Всё когда-то бывает в первый, а когда-то и в последний раз.

До жути банальное утверждение, прописная истина, пресная фраза и литературный штамп, и всё до тех пор, пока это не коснется тебя. Пока, проигрывая времени около пятидесяти лет, ты не поймешь, что расплачиваешься «последними разами» и «больше никогда́ми», завершающими логический ряд однотипных событий. И вот интересно, что первые разы мы помним хорошо, если они не относятся к периоду младенчества, а последние далеко не всегда. И не потому, что память стала плохая, а потому, что в редком-редком случае отчётливо осознаешь, что это событие – последнее. Это, как правило, выясняется значительно позже, когда надежда на то, что оно снова повторится, наконец, тебя оставляет. И происходит это совершенно буднично. Однажды вдруг ты замечаешь, что не хватает чего-то привычного, в свое время даже поднадоевшего. Начинаешь вспоминать, напрягаться, путаться в датах и лицах, пытаясь припомнить, когда же оно было в последний раз, и в какой-то момент приходит ватно-невнятный образ «то ли было, то ли нет». А сразу вслед за этим, другая мысль своим намороженным пальцем выписывает прямо на спине: «А может это и был последний раз?» То есть, вообще последний. Последний раз, который ты толком и не запомнил.

Например, я не помню, когда я танцевал свой последний медляк. Сейчас речь идёт не о медленных парных танцах с девушкой или женщиной, кои периодически случаются на свадьбах детей моих одноклассников. Речь также не об уважительно-формальных приглашениях на корпоративах, потому что всё это не медляки.

Медляк начинается смятением, подготовкой к тому, чтобы встать и подойти, словно нырнуть в теоретически ласковое, но вначале довольно холодное море. Гипотетически существующая возможность «обломаться», то есть быть отвергнутым с разной степенью вероятности и цинизма, словно компьютерный вирус разрушает все твои логические построения в отношении того, что будет или может быть после медляка.

«Ах, этот ве-ечер, лукавый маг/ Одетый ве-ечно в лиловый фрак/ по-гас-нут све-ечи, уйдет любовь/ И в это вечер вернётся вновь».

Это песня из советского музыкального фильма «Ах, водевиль, водевиль!» сопровождала мой первый медляк. Это была лучшая песня всех времен и народов. До сих пор при звуках этой музыки я ощущаю сладковато карамельный запах духов мой первой партнерши по медленному танцу.

Самой интригующей в этой песне мне казалась фраза про любовь, которая уйдет после того как погаснут свечи, но в этот же вечер вновь вернётся. Эта последовательность событий представлялась мне намеком на то обстоятельство, что для того чтобы погасли свечи, любовь, в принципе, не обязательна. При этом между «погаснут свечи, уйдет любовь» и «в этот вечер вернётся вновь» явно прослеживалась какая-то временнáя пауза, вмещающая именно то, ради чего и была вся песня. Оптимистичный конец про то, что любовь все ж таки вернется, уже в те времена казался мне лицемерной данью советской идеологии, вроде бы не допускавшей того, чтоб свечи гасли без любви.

В тот вечер мы собрались у кого-то на дне рождения или каком-то другом празднике группой из 10-12 одноклассников. Я тогда учился в 9 классе, то есть мне было лет пятнадцать или шестнадцать. Всё было довольно пристойно. Наша одноклассница, ставшая виновницей этой встречи, жила в «частном секторе». Пафосных дворцов в то время ещё не строили, и все «частники», на мой взгляд, жили в более или менее одинаковых домиках на низком цоколе под шиферной крышей, с верандой, маленькой прихожей-коридорчиком, и тремя или четырьмя комнатками с выбеленными или оклеенными обоями стенами. Последнее говорило о том, что хозяева стараются держаться на уровне.

Помню, был накрыт ещё по-детски безобидный стол, мы разодеты во всё праздничное, и настроение соответствовало моменту. Постепенно дошли до кремового торта с розочками, а после него наступила пора для танцев. Свет в комнате был потушен. Полумрак разбавляли лампочки на фасаде и в коридоре, освещая «танцплощадку» через окно и открытую дверь.

В тот вечер я пригласил на медляк одноклассницу, которая появилась в нашей школе совсем недавно, то есть была «новенькой». Она мгновенно влюбила в себя несколько юношей из нашего и параллельного классов, в числе которых был и я. Бессмысленно описывать ощущения во время первого в жизни медленного танца. Ещё его можно было бы назвать первым контактным танцем. Зрение и слух притупляются, а обоняние и осязание обостряются до предела. По-моему, моя партнёрша по танцу не испытывала подобных переживаний. В итоге, свечи не то чтобы не потухли, а даже и не зажглись. Но это было уже вторично.

Здесь надо сказать о том, что ещё за год до этого события я представлял себе парные танцы с девушками исключительно как кружение в вальсе: её рука у меня на плече, моя у неё на талии, в другой руке – её рука и расстояние между нами никак не меньше 10-15 сантиметров.

И вот на одном из школьных вечеров я увидел тот самый медляк. Это событие произошло в ДК АПЗ. После торжественной части объявили дискотеку. Я куда-то вышел из зала, где всё это происходило, а когда вернулся, то увидел нечто. Выглядело это примерно так: иду я себе по коридору, подхожу к двери в большой зал, где должны были уже танцевать, и замираю от неожиданности. При полном освещении, звучит какая-то медленная мелодия и прямо посреди зала танцуют три или четыре пары. Сказать, что они танцуют, в моем тогдашне представлении, будет большой натяжкой. Они обнимаются и приблизительно в такт музыке топчутся, медленно поворачиваясь вокруг некой воображаемой оси, прочно зажатой между ними.

Реально, для меня это было открытием. Я восхитился смелости этих юношей и девушек, и подивился откровенности, с которой они приникали друг к другу. Интриги добавляло то, что одной из танцующих была моя одноклассница. Она принадлежала к такому типу девушек, которые рано взрослеют, рано выходят замуж, почти сразу рожают и к годам к 36-37 уже становятся бабушками.

Есть люди, которые как-то легко создают семьи. Кажется, что это получается у них также естественно как перейти в следующий класс или сменить зимнюю одежду на летнюю. Вдруг откуда-то берутся какие-то женихи или невесты, о которых ещё недавно и слыхом никто не слыхивал, становятся их мужьями или женами, и что самое удивительное, это бывает надолго. Иногда создаётся впечатление, что прочно заложенный у таких людей алгоритм поступков, предусматривающих брак вот сейчас и без всяких «может быть», оттесняет рассудочность и рефлексию в область рудиментов сознания, а оказавшийся в эпицентре событий потенциальный партнер, навек становится единственным, в крайнем случае – главным, ну или хотя бы первым и последним.

Именно такой девушкой была моя одноклассница, которую я увидел в том самом медляке. Она обнимала обеими руками за шею парня, который был на два года старше и на две головы выше её. Она плотно прижималась щекой к его груди, и у неё было какое-то отрешенное и задумчивое выражение лица. Вероятно, именно такими были лица у некоторых петербуржских дворянок, примерно через час после того, как они узнали, что стали женами декабристов.

Прилагательное «томное» и глагол «млеть» в те времена мне мало о чем говорили, иначе я бы их использовал в описании первого увиденного мной со стороны медляка.

Кстати этот парень, с которым танцевала моя одноклассница, как выяснится чуть позже, был её любовью на все времена. Его внешность и иные качества уже тогда представлялись мне посредственными. В таких случаях принято задаваться вопросом: и что она в нем нашла? Примерно через два года после этого легендарного медляка он разобьет её пылкое сердце какой-то серенькой интрижкой. Однако локомотив, несущийся по маршруту «Школа-Лето-Замужество», было уже не остановить. Рядом с эпицентром взрыва, разнёсшего сердце нашей героини, почти случайно оказался флегматичный выходец из Сибири, который тут же был инерционно очарован, и через пару месяцев мы уже гуляли на свадьбе. Эта пара существует и поныне.

Вот такими насыщенными были ретроспектива и перспектива этого короткого и незабываемого спектакля под названием «Тот самый медляк». И хотя я оказался в зале уже после третьего звонка, моё впечатление от этой одноактной пьесы без слов не пострадало. «Ого-го! Оказывается так можно! Интересно-интересно… ». Примерно такую фразу можно было бы написать на облаке у меня над головой, если бы я вздумал изложить эти события в виде комикса.

Вернуться к списку рассказов