ДК АПЗ
Рассказы для армавирских детей 1960-1970 гг.
Владимир Шнайдер
Наша школа располагалась буквально в одном квартале от Армавирского
приборостроительного завода, известного в обиходе как АПЗ или Армалит.
Родители многих моих одноклассников работали на этом заводе. Эти
обстоятельства, вероятно, были причиной того, что мы стали его
подшефными. Так было принято в эпоху развитого социализма и лозунгов
типа «Народ и партия едины» и «Слава человеку труда».
В чем конкретно выражалась шефство Армалита над нашей школой? Лично для
меня – в двух моментах. О первом из них я помню довольно мало: раза два
нас водили на экскурсию по территорию завода. Большие цеха больших
предприятий оказывали на меня гнетущее впечатление. Кроме того, Армалит
был старым заводом, возникшим ещё в XIX в. Разумеется, его многократно
достраивали и перестраивали, но от этого он не становился более
праздничным на вид. Если попытаться охарактеризовать мое впечатление от
заводского цеха одним словом, то я выбрал бы «серость». Все там было
каким-то тусклым и засаленным, покрытым ржавой пылью и многими слоями
масляной краски. Наверное, для кого-то имеет значение искрящийся поток
расплавленного металла (плавильные печи были в АПЗ), возможно кого-то
увлекала романтика заводского труда, если она есть. Я допускаю, что
принадлежность к рабочему классу в те времена была предметом гордости, и
прошу простить меня тех, для кого это действительно так. Однако я был
ребенком, и меня все это вообще не воодушевляло, а многое из того, что
привлекало людей в столь неприглядное место, было и вовсе непонятным.
В общем, впечатлений о самом заводе у меня осталось немного, чего нельзя
сказать о его доме культуры. Он был связан со вторым моментом нашего
подшефного состояния. Начиная с четвертого класса, практически все
ученики нашей школы должны были посещать занятия в хоре или танцевальном
кружке, которые действовали в ДК АПЗ. В предыдущем предложении ключевым
является слово «практически», так как для многих, и для меня в том
числе, оно было предметом напряженных размышлений, суть которых
сводилась к поиску способа избежать хора и танцев. Например, твое
свободное время могло быть занято чем-то очень важным. Кружок по
изучению азбуки Морзе, или что-то в этом же духе, завучем по
воспитательной работе чем-то важным не считались. И даже если ты посещал
музыкальную или художественную школу, то это надо ещё посмотреть, что ты
там за художник или баянист. А то давай, развивай свои творческие
наклонности в ДК АПЗ. Можно было ходить в спортивную секцию, но тут тоже
действовали похожие правила. Короче говоря, школа должна была оправдать
свою подшефность и загнать в армалитовский ДК как можно больше
«хористов» и «танцоров».
Что предпочесть и кем из них стать – вот первая важная дилемма, которая
возникла передо мной в четвертом классе. В пользу танцев говорили два
обстоятельства, а в пользу хора ни одного. Во-первых, у меня не было
голоса, хотя, как выяснилось позже, это было не так уж и важно. А
во-вторых, у меня уже был опыт танцора. Когда мне было 8 лет, мать
решила отдать меня на балет. Представляете, в Армавире в начале 70-х
годов была такая возможность. Вероятнее всего, только что открывшийся и
совсем ещё новенький, как говорится, пахнущий свежей краской городской
дворец культуры каким-то образом заполучил молодого преподавателя
балетного мастерства. Мать откуда-то об этом узнала, и вскоре я оказался
в танцевальном классе городского ДК. Он находился (а может и находится)
на втором этаже в самом дальнем крыле от главного входа. Класс казался
мне огромным, он был весь в зеркалах, а вдоль трех стен тянулись
танцевальные станки – два ряда деревянных поручней. Справа от входа, в
конце помещения были две раздевалки – маленькие ниши с покрашенными
стенами, без дверей и окон. Мальчиков было только двое. Второй танцор
был на год или два старше меня. Из всей группы я запомнил только моего
товарища по несчастью и ещё одну девочку. У неё было артистическое имя,
которое, наверное, хорошо подходило бы будущей звезде балета – Сабина.
Больше по имени я никого не запомнил. К периоду нашего первого
публичного выступления я остался в коллективе единственным
представителем мужского пола. Это выступление случилось на фестивале
«Кубанская весна», который в те годы имел широкий размах и большой
зрительский интерес. Мы выступали на летней эстраде городского парка.
Вечер тогда был очень тёплым. Мне нравилась летняя эстрада, особенно
зрительские ряды. И совершенно непонятно, как могло оказаться
заброшенным и забытым такое уютное место, к тому же расположенное в
самом центре города.
Изо всех сцен, на которые мне когда-либо приходилось выходить, я
почему-то лучше всего запоминал их пол. Чаще всего он был дощатый и
старый. Казалось, что его мыли уже сто тысяч раз. Прожекторы светили в
лицо, зрителей было не видно, и мы с успехом оттанцевали свой номер.
Вскоре после этого я покинул балетный кружок, не выдержав своего
одиночества.
Таким образом, к четвертому классу я уже знал, что такое батман, релеве
и пять танцевальных позиций. Так я оказался на танцах.
Однако это не было моим первым знакомством с ДК АПЗ. Ещё в начальной
школе мы ходили в этот клуб на новогодние елки. Здание казалось мне
необъятным, оно сохраняло величие тех времен, когда его посещали звезды
Ла Скала и сам основатель цирковой династии Дуровых. До того, когда
открылся городской дворец культуры, именно здесь был самый вместительный
в городе концертный зал. Елку устанавливали именно в нем, сдвинув к
стенкам тройки деревянных кресел с покрытыми дерматином сидениями и
спинками. Но больше всего мне запомнился просторный холл, прямо напротив
концертного зала. Он был отделен от коридора рядом из двух или трёх
колонн, и именно там мы садились прямо на пол и смотрели мультфильмы,
которые проецировали на одну из стен.
На втором этаже, сразу напротив выхода с лестницы, была доска почёта
работников Армалита. А прямо над сценой висел овальной формы рельеф,
представляющий собой портрет какого-то человека в профиль. Долгое время
мы были убеждены, что это Сталин. В то время ещё кое-где попадались на
глаза огрехи в работе местных партийных органов, не углядевших или плохо
замаскировавших наследие периода культа личности. Но потом выяснилось,
что это был Горький. Впрочем, я до сих пор сомневаюсь, что это так.
Может быть, просто горком партии принял решение с такого-то числа,
такого-то года считать портрет Сталина в ДК АПЗ портретом Горького. А
что? Я бы не удивился.
Вот, собственно говоря, почти и всё, что я запомнил до того момента,
когда мне суждено было переступить порог армалитовского ДК уже в
качестве члена танцевального кружка.
Добираться от дома до клуба было далеко. Для этого мне нужно было
перейти ефремовский скверик и на остановке, прямо напротив 10-ой школы,
сесть на автобус. Мне подходили 9-ый и 15-ый маршруты. «Девятки» были
ЛАЗами с круглыми выпученными фарами, округлым же корпусом и двумя
четырехсекционными дверями вполне прямоугольной формы. «Пятнадцатые»,
насколько мне помнится, были представлены автобусами модели «Икарус»,
уже не такими округлыми и выпученными как ЛАЗы, но еще далекими от тех,
которые и сегодня заполняют значительную часть междугородных маршрутов.
Те Икарусы были белого цвета с красной продольной полосой посредине
корпуса.
Чаще всего я ездил на «девятке». Платил свои пять копеек за проезд, и
если была возможность, садился у окна. Присвистнув и прихлопнув дверями,
автобус трогался. Водитель объявлял следующую остановку: «Табачная
фабрика». За окном оставались мрачные двухэтажные «армалитовские» дома,
представлявшие в те годы царство коммунальных квартир, внушавших мне
примерно такие же чувства, как и сам Армалит. Потом мы проезжали
стадион, затем довольно уютный квартал маленьких одноэтажных домиков и
останавливались на «табачке», мало изменившейся не то чтобы за последние
30-40 лет, а вообще за всё время своего бесконечно долгого
существования.
На следующем участке маршрута самыми значимыми для меня ориентирами были
косточковый цех, старое трехэтажное здание какого-то общежития и детская
поликлиника. В косточковом цехе работал один из наших соседей – довольно
странный тип. Общежитие привлекало мое внимание годом своей постройки,
который был выложен деревянными планками (!) в верхней части фасада –
1933 г. Здание из старого красного кирпича, потускневшего и потемневшего
от времени, казалось ещё более темным из-за высоких и густых деревьев
перед ним. Оно как будто вырастало прямо из тротуара и выглядело
каким-то одиноким и несчастным. Усугубляло дело то обстоятельство, что
построено оно было в 1933 году. Эта дата мне была хорошо знакома с
детства и отличалась от остальных дат, имевших празднично-мемориальный
характер, тем, что была очень личной. Страшный голод на Кубани
непосредственно и очень сильно коснулся семьи моей матери. Бабушка
похоронила в тот год буквально всех близких, и часто вспоминала об этом,
например, когда сметала крошки со стола в свою ладонь, когда ругала нас
за то, что мы выбрасывали несвежий хлеб, когда играя в лото, вытаскивала
33-ий бочонок… Я был убежден, что в тот год было не до строительства,
однако этот дом опровергал мои представления, что удивляло.
На улице Кирова автобус сворачивал налево и останавливался на остановке
«Сквер Пушкина», напротив соответствующего сквера. Далее «девятка»
ныряла в тоннель и начинался «город». Автобус огибал справа центральную
площадь, пересекал улицу Ленина, оставляя позади магазин «Петушок» и
пельменную, а затем останавливался возле парикмахерской «Локон». Здесь
мне надо было выходить.
Чаще всего я был совершенно один. И почему-то мне кажется, что все время
была поздняя осень.
Я брел вниз по улице Кирова до Комсомольской, потом сворачивал, и в
итоге достигал ДК АПЗ. По парадной лестнице с длинными пролетами в
обрамлении выкрашенных белой краской гипсовых перил я поднимался на
самый верх. На третьем этаже справа был вход в танцевальный зал. Точнее,
сначала был вход в темный узкий коридор, с одной стороны которого была
раздевалка. Это светлое и просторное помещение меня настораживало тем,
что было общим для всех, и хотя, в отличие от балетного кружка,
мальчиков здесь было много, я всё равно стеснялся.
Я не входил в раздевалку, потому что нашел для себя другое место. По
центру лестничной площадки третьего этажа была большая двухстворчатая
дверь. Однажды я приоткрыл её и увидел просторный полупустой зал с
огромным окном в противоположном конце и роялем перед ним. Окно не
придавало помещению вида светлого и солнечного, и без искусственного
освещения здесь царил полумрак и зябкость. Наверное, потому что всё
время была поздняя осень.
За этой дверью, не ступив и двух шагов внутрь, я переодевался, оставаясь
в итоге в трикотажном темно-синем спортивном костюмчике с растянутым
воротом и оттопыренными коленками. На ноги я надевал привычные чешки и,
стараясь быть незамеченным, выходил. Я на что-то складывал свои вещи. То
ли это был стул, то ли небольшой стол, то ли ещё какой-то предмет,
удобно поставленный кем-то прямо около двери. Эта комната всегда была
открыта, и лишь однажды я застал в ней людей. Это были две женщины,
которые сидели у рояля. Я не разглядел их лиц. В сумрачной комнате на
фоне окна, они казались мне темными и бесцветными силуэтами. Они на
секунду прервали свой разговор, кажется, обернулись на меня, а потом
продолжили. Я потихоньку переоделся и прошмыгнул в коридор.
Танцевальный уклон в ДК АПЗ был, можно сказать, народным. Мы танцевали
какие-то польки, гопаки и т.п. Нашим преподавателем была более взрослая
женщина, чем та, которая приучила меня к балету. Она сидела в левом от
входа углу зала за черным роялем, сама играла на нем и одновременно
командовала нами. Чаще всего танцы были массовыми с невыразительными
парными действиями. То есть мне мало приходилось танцевать с кем-то из
девочек. Меня это радовало, потому что я очень стеснялся брать их за
талию, иногда оставляя руку как бы в подвешенном состоянии. Выступали мы
преимущественно на сцене того же ДК, и к исходу учебного года я стал
тяготиться этим занятием.
В пятом классе, не без помощи родителей, мне удалось откреститься от
танцев, под предлогом того, что я записался в футбольную секцию. Это был
не первый мой спортивный опыт, и как все предыдущие и последующие
продлился он не больше года. В общем, к шестому классу я снова оказался
в цепких объятьях завуча по воспитательной работе, личностные качества
которого, усиленные посулами отвратительной характеристики, заставили
меня вновь призадуматься о творчестве. Видимо, утвердившись в мысли, что
с танцами покончено уже навсегда, я решил пойти в хор, хотя, как сказал
выше, никаких предпосылок к этому не было.
Хор репетировал на втором этаже в помещении, расположенном, сразу под
танцклассом. Все были поделены на солистов, а также на первый и второй
голоса. Если бы был третий голос, то я пел бы именно в этой группе. Во
время выступлений я стоял на самом верху подмостков, и я уверен, что
наша руководительница была бы мне благодарна, если бы я просто открывал
рот, однако в те времена это ещё не считалось обычным делом на эстраде,
и я честно доставлял окружающим страдание.
В этот период мы повзрослели и посмелели, и нам стали доступны такие
места ДК АПЗ как балкон и крыша. Вид с балкона концертного зала был
шикарным. Потолок зала был очень высоким. Балкон прилегал к
противоположной от сцены стене, огибал угол и тянулся вдоль той стены, в
которой были входные двери, чуть не до самой сцены. Изящной формы
обрамления с лепниной в то время ещё не выглядели чудовищно.
Но более всего мне нравилась крыша. На неё вел вполне приличной высоты
выход из торца коридора, по которому мы попадали на балкон. На первый
взгляд в крыше не было ничего примечательного, кроме того, что обычной
крышей она была только на две трети. А вот одну треть занимала
совершенно плоская площадка, в окружении живописных перил. Рассказывали,
что раньше здесь было кафе или танцплощадка. Когда раньше? Насколько
раньше? Что за кафе? Кто сюда ходил? Как и с кем ходил? Какой была
музыка? Как стояли столики? О чем говорили люди? Почему закрыли это
заведение? Эти вопросы будили моё воображение, а вкупе с живописным
видом крыш центральных кварталов города, создавали романтическое
настроение. Я не искал ответов на эти вопросы, их было достаточно самих
по себе.
После шестого класса родителям удалось отбить меня от хора под предлогом
трудностей в учебе и нехватки свободного времени, а может быть и под
каким-либо другим. Так или иначе, но ДК АПЗ на какое-то время выпал из
поля моего зрения.
Я бывал там эпизодически и позже. Помню, как однажды зимним вечером
целым молодежным хороводом, состоявшим из несложившихся, полусложившихся
и сомневающихся пар, мы ввалились в ДК АПЗ, чтобы посетить открывшееся
там кооперативное кафе с коктейлями, в которых плавало подтаявшее
мороженное, и с видеомагнитофоном, по которому крутили сначала «Тома и
Джерри», а потом фильм про Индиану Джонса.
А ещё некоторое время спустя, я оказался в ДК АПЗ, будучи невероятно
увлеченным одним творческим проектом, для которого требовалось
репетиционное помещение. Нам предоставили тот самый танцкласс. И зеркала
и станки – всё оставалось таким же. Не было только рояля и не было
танцующих детей. Это было время, когда разваливался завод Армалит,
наступали его последние дни. Уже было не до клуба, и он дрейфовал,
казалось, сам по себе. Всё ветшало.
Когда для меня закончился тот самый проект, из-за которого я застал
увядание некогда именитого заведения культуры, я отдалился от ДК АПЗ, и
отдалился надолго.
За время моего отсутствия зданием бывшего клуба исчезнувшего Армалита
заинтересовался Кубанский госуниверситет, привел его в порядок и
разместил там свой филиал, ютившийся до того на промышленной окраине
города. Так и закончилась история ДК АПЗ, хотя ещё довольно долго на его
фасаде, на самом-самом верху, над пятью небольшими полукруглыми окошками
можно было разглядеть пятиструнную лиру с двумя развевающимися лентами,
на которых красовалась надпись «клуб завода Армалит».
Вернуться к списку рассказов
Сообщение от: гост испытания грунтов I really like it when folks get together and share ideas. Great site, stick with it!| а |