Бони М

Рассказы для армавирских детей 1960-1970 гг.

Владимир Шнайдер

Мне приходилось читать воспоминания и слушать интервью российских рок-кумиров, то есть тех, которые исполняют «русский рок». Очень часто там встречалась такая мысль: я услышал песни Битлз и мой мир перевернулся, и жизнь обрела смысл, я встал и пошёл. Лично я услышал первую песню Битлз, наверное, лет в семь или восемь. У моего дяди была маленькая пластинка фирмы «Мелодия» с розовым пятачком, на котором было написано, что песни исполняет английский вокально-инструментальный ансамбль «Битлз». На первой стороне было две дорожки, одна из которых называлась «Любовь нельзя купить», а вторая – «Мишель». На другой стороне была только одна песня под названием «Серебряный молоток». Самой интригующей мне показалась песня «Любовь нельзя купить». Она была ритмичной и там несколько раз просто кричали. Это было как-то необычно в эпоху, когда «со всех перронов поезда уходят в дальние края» и «из полей уносится печаль». Кстати, последнюю строчку народ очень остроумно и самое главное правдиво переиначил в «из полей доносится – налей». Бессмертная, как я выяснил значительно позднее, композиция «Битлз» под названием «Мишель» не произвела на меня тогда особого впечатления, а «Серебряный молоток» и вовсе показался заунывью и тоской, и, вероятно, именно такое впечатление эта песня и должна была оказывать на советских слушателей, по мнению авторов этого плей-листа. То есть, прослушав этот музыкальный холодец, люди должны были подумать: тю-ю-ю, и шо они находят в этих битлах? На мне, в принципе, это сработало. А может быть, уровень тестостерона в моем организме не достиг ещё тех значений, при которых мелодии и ритмы Битлз обретали иное звучание.

Это случилось, когда взошло созвездие групп Бони М и АББА. Я не помню, кого из них я услышал первыми, но к моменту, когда Бони М приехали в СССР, я уже от них плотно фанател. «Сани», «Степен вульф», «Распутин», «Реки Вавилона» рождали какие-то такие ощущения, каких не было прежде. Забыл сказать, что всё это названия песен Бони М, причем написал я их так, как мы их произносили. Не стал заглядывать в Википедию и уточнять имена участников группы, напишу по памяти: Элизабет Митчел, Мэди Уильям, Мартия Барбет и Бобби Фарелл.

Мы знали наизусть названия их песен, и даже целые куплеты и припевы англоязычного текста, запомненного просто фонетически. Мы умели выбивать на крышках парт барабанную партию из песни «Распутин», которая в оригинале длится почти две минуты семиминутной композиции. Ну и, конечно же, вокал Бобби Фарелла завораживал своей необычностью. Когда выяснилось, что он поет под фонограмму, то это стало для нас таким ударом и разочарованием, что коммунисты могли бы считать это одним из крупнейших выигранных ими сражений на полях «холодной войны».

АББА тоже пели в стиле диско, в них было меньше экзотики, но больше лирики и мелодизма. Плюс к этому блондинка была очень красивой. Впрочем, сразу же нашлась армия поклонников рыженькой. Она состояла, по моему мнению, из такого типа людей, которые, не признаваясь в своих комплексах, выдают себя согласием на второй сорт, активно убеждая окружающих, что он первый. Мне очень нравилась беленькая вокалистка. Её звали Агнеттой, а рыженькую – Анни-Фрид.

Недавно я пересмотрел (не без волевых усилий) фильм «АББА», о котором подробно писал в одном из рассказов, сравнил их с сегодняшними продуктами шоу-бизнеса, и они – легендарные АББА – показались мне похожими на шведский экологически чистый продукт, произведенный коровами, не употреблявшими ГМО. Эдакое природное не пастеризованное молоко.

На стадии болезни аббой и бониэмом у меня появился магнитофон. Это был «Маяк»-202. Родители купили его в комиссионном магазине. То есть до меня им кто-то уже пользовался, но выглядел он хорошо и ещё долго мне прослужил. У него было 4 дорожки и три скорости: 4, 9 и 19 метров пленки в минуту, надо полагать. Комбинирование дорожек и скоростей стало первым опытом практического решения дилеммы количество-качество. Подробно описывать магнитофон не стану, скажу только, что сегодня он воспринимается мной как архетип и ярчайший памятник аналоговой технике.

Таким образом, назаписывавшись вдоволь АББА и Бони М, а также примкнувших к ним в процессе освоения поп-рыночного пространства различных цейрони, баккара, ирапшенов и т.п., я довольно скоро понял, что их песни быстро надоедают. Вот такое общечеловеческое открытие я сделал с помощью своего 202-го «Маяка». И тут в мою жизнь ворвались «Пинк Флойд». Первое что я услышал, был их альбом «The Dark Side of the Moon», потом уже выяснилось, что у них есть «Wish You Were Here» (это название мы переводили очень многозначно и очень многозначительно), «Animals» и кончено же «The Wall». Я думаю, что концерт «Стена» в сопровождении полнометражного мультфильма по его мотивам, оказали заметное влияние на мое мировоззрение. По крайней мере, я уже никогда не смогу понять привлекательности и эстетической зрелищности марша красно-черных молотков…

Мы слушали музыку, но мы не знали, как выглядят наши кумиры. И тут нам на помощь пришли немые. Не знаю насколько эта группа людей состояла из тех, кто действительно был нем, но сами себя они позиционировали именно так. В те времена они выполняли одну из функций современных глянцевых журналов, и в том, что касается глянца – на 100%. Речь идет о черно-белых фотографиях, переснятых с контрабандных дисков, плакатов, календарей и целлофановых пакетов. Немые фотографировали всё то, чего нельзя было увидеть в официальной печати, иногда опускаясь до изображений, за тиражирование которых можно было и сесть.

Первым таким снимком, который я увидел, было изображение группы «Кисс» во всей их боевой раскраске. Оно произвело на меня неоднозначное впечатление.

Таким полуподпольным путем шло моё музыкальное рок-просвещение. И дошло оно в этом качестве, примерно, до начала 1980-х годов, когда я впервые услышал такие слова, как «Тбилисский рок-фестиваль» и «Машина времени». А потом я услышал и саму «Машину времени», и музыка обрела свою законченную форму. Я понял, чего мне не хватало в ней прежде. В популярных эстрадных песнях не было особого смысла, а песни на английском я не понимал. Наверное, будет правильным сказать, что для меня «Машина времени» стала тем, чем для них самих были «Битлз».

Они называли себя не вокально-инструментальным ансамблем, а группой, и они не пели про любовь. Хотя, возможно, тогда я ещё не понимал, что именно про неё они и пели.

А однажды, после киносеанса во время школьных каникул, один мой одноклассник сказал, что появилась новая группа, ещё круче чем «Машина времени», и называется она «Воскресение».

Всё это происходило уже на каком-то жизненном изломе. Мой привычный мир двигался к совершенно новому сюжетному повороту. Я заканчивал школу, нужно было думать о том куда поступать, а потом надо было забывать об учебе на два года, что в то время было совершенно неизбежным. Унылости придавала война в Афганистане, смысла которой никто, или почти никто тогда не понимал, и никто, или почти никто идти туда не хотел. Что-то заканчивалось, и приходило ощущение поздней унылой осени. Черные болоньевые куртки, треугольные вязаные шапочки-петушки, моросящий дождь и мелкие лужи у границ тротуаров с выщербленными бордюрами. Огромные красные буквы «ОКТЯБРЬ» на фасаде кинотеатра как бы подсказывали название моему настроению. А Константин Никольский тихо спел, почти сказал: «Когда поймешь, что ты один на свете и одиночества дорога так длинна, то жить легко, и думаешь о смерти, как о последней капле горького вина». И это было Воскресение.

Вернуться к списку рассказов